Выпуск и годы службы
Свами Вишнудевананда Гири
Шел июль 1988 года. Набирала обороты перестройка, повсюду начали говорить о новом мышлении, гласности, демократии. Повеял ветер перемен. Коммунистическая идеология, формально оставаясь у руля, реально начала понемногу отступать. На Украине стало популярным быть националистом. А националисты не очень-то любили «имперских» военных.
Рядом с училищем, на Красной площади, на Подоле, все чаще устраивались «провокационные» митинги и демонстрации общественных организаций, типа «Громада» с антикоммунистическими лозунгами. Мы, переодевшись, тоже ходили на них, чтобы «пошпионить».
Понемногу стали публиковаться книги по эзотерике. Внезапно стали модными экстрасенсы, колдуны и астрологи. Мир менялся на глазах. Люди собирались на улицах, пели, играли на музыкальных инструментах, свободно выражали свои мысли. В Киеве повсюду, на площадях, в подземных переходах можно было увидеть толпы людей, которые обсуждали политику. В воздухе запахло чем-то новым.
Создавалось впечатление, будто всеми людьми одновременно овладело Нечто, что производит грандиозные перемены. Но для нас, курсантов, это еще была и горячая пора.
Мы учились, учились, учились и завершали сдачу выпускных экзаменов. Это было время настоящей эйфории для всех, время праздника и приятных хлопот. Позади четыре года службы, дисциплины и учебы!
На классной доске кто-то написал букву «л» и после сдачи каждого выпускного экзамена приписывал к ней по букве: «е», «й» «т», «е» и т.д., пока не получилось слово «лейтенант».
Я успешно сдал все выпускные экзамены, философию, политэкономию, историю, психологию – на «отлично», кроме кораблевождения, которое просто не любил.
Впереди открывалась новая жизнь, каждого ждали заветные лейтенантские погоны, кортик и диплом о высшем образовании. Мои одноклассники были молоды, полны энтузиазма и желания изменить что-то в этом мире, или, на худой конец, сделать карьеру и хорошо устроиться в жизни.
Я тоже очень ждал выпуска, но не так, как это делали мои одноклассники. Меня ждала вожделенная свобода. Свобода жить так, как я хотел – быть тем, кем я хотел, отшельником-садху.
Я выполнил обещание, данное родителям. Я сдержал свое слово.
После экзаменов на главном плацу училища прошел торжественный выпуск, который произвел на всех огромное впечатление. Мы все так ждали этого дня! Мечтали о нем, когда убирали снег на плацу, ходили из года в год на парадах, драили полы с мылом в кубриках, несли вахты и дежурства, стояли в нарядах на камбузе и караулах.
Наконец-то, долгожданная свобода!
Все мои сослуживцы были полны надежд и ожиданий. Кто-то рвался на Север за должностями и звездами, полуторными окладами, полярными надбавками (полярками), быстрым карьерным ростом, кто-то мечтал остаться в Киеве, кто-то хотел попасть на большой корабль, на хорошую самостоятельную должность.
Но я думал совсем о другом. Думал о предсказаниях Гуру, о том, как мне побыстрее уволиться из вооруженных сил и устроить свою жизнь для практики йоги в уединении, о том, как бы мне не слишком огорчать родителей своим решением об увольнении. Я хотел сказать им: «Мое обещание выполнено, теперь я ничем не связан». Но не все оказалось так просто.
В законодательстве совершено неожиданно появилась статья закона, разрешающая офицерам увольнение по собственному желанию только после пяти(!) обязательных лет службы после окончания военного училища. Я почувствовал, что мои надежды на будущее увольнение и жизнь садху в уединении лопнули как мыльный пузырь. Еще пять лет!
Какая-то часть моего «Я» взбунтовалась. Казалось, что это невыносимо, но с другой стороны я всегда жил, что называется, без надежд и страхов, и принял это с каким-то спокойствием, даже безразличием. Я давно привык играть чужие роли. Уже давно, очень давно я жил не так, как хотел бы, в чуждой мне культуре, и плюс-минус пять лет ничего не решали. Я привык постоянно жить в тайне, быть «своим среди чужих, чужим среди своих», маскировать свои взгляды и опыты – это стало уже второй натурой. Именно так всегда жили и живут сейчас сиддхи, существа из других миров среди людей, некоторые маги и колдуны.
Ничего не поделать. Люди и садху живут в разных вселенных. Между ними есть огромная мировоззренческая, этическая, смысловая и ценностная пропасть. Еще я имел предсказание своего Гуру и верил в него.
Служба меня совсем не тяготила, как не тяготило вообще ничего из мира людей. Она меня вообще не волновала, хоть и занимала много времени. Игра, она и есть игра. Все происходило как бы естественно, автоматически. Меня больше волновала моя садхана, а ей ничто не могло помешать.
Итак, я смирился с этим и принял свою судьбу. Я провел свой первый офицерский отпуск дома, у родителей, а затем поехал на Север в Североморск, в отдел кадров политуправления Северного Флота.
С первых секунд пребывания в Мурманске я ощутил удивительную магическую, волнующую атмосферу Севера. Сам воздух, энергетика… Это было именно то, что мне нужно!
В Североморске я провел первые два дня в гостинице «Ваенга». Все это время я никуда не выходил, пребывая в глубоких медитациях. Удивительно, как хорошо здесь шла медитация!
Я часами лежал, сидел в медитации, не ощущая своего тела и почти не дыша.
Здесь был очень суровый климат, полярные дни и ночи, девять месяцев зима, но атмосфера была весьма благоприятной для практики.
На третий день я отправился в политуправление штаба КСФ, в отдел кадров. Там я представился и после недолгой беседы с офицером-кадровиком в чине капитана второго ранга получил назначение в седьмую оперативную эскадру, в сорок восьмую бригаду, на эсминец «Своенравный», на освобожденную должность секретаря комитета комсомола, с перспективой стать на нем же зам. командира боевой части. На этом же корабле на должность зам. боевой части семь получил назначение мой одноклассник по училищу Ростислав Алферов. Он прибыл сюда на месяц раньше и помогал мне освоиться в первое время.
Прошло время, я освоился на корабле. Жил в двухместной каюте с другим офицером который был старше меня на два года. Это было время, когда начала слабеть коммунистическая идеология, и критика КПСС понемногу раздавалась со страниц «демократических» газет и журналов. К политработникам стали относиться с неприязнью, хотя открыто и прямо этого никто не высказывал. Но был отчетливо слышен глухой ропот.
Я попал в странную ситуацию, я вовсе не хотел служить, не поддерживал идеологию КПСС, а меня (и других) почему-то окружающие считали ставленниками и функционерами КПСС. Я специально в связи с этим дал интервью в Североморской газете (ее редактор был моим знакомым, выпускником нашего училища), где выступил против бюрократизации и догматизма КПСС, заявив, что не хочу быть партийным функционером. Статья так и называлась «Не хочу быть функционером». Острые статьи постепенно стали входить в моду в то время, хотя позиции партии еще были очень сильны.
Я служил на корабле, и мои успехи были замечены замполитом. К тому времени корабль принял участие в сопровождении учений на Фареро-Исландском рубеже. Мы сходили в дальний поход к Фарерским островам, затем на Новую Землю, и встали на ремонт в мурманский завод в поселке Роста.
Я учился нести офицерские вахты. Моя медитация тем временем нарастала день ото дня.
Я мог хорошо медитировать в своей каюте. У меня по-прежнему было много энергии, и я постоянно хотел сделать что-то хорошее для корабля и своих матросов. Каждое воскресенье, вместо того чтобы идти по своим делам, я водил матросов в город в кино, музеи или кафе. Замполит корабля, мой непосредственный начальник, заметил мое рвение и философский склад ума.
Через некоторое время офицеры из политотдела судоремонтной бригады начали искать кандидата на должность помощника начальника политодела в Военно-морскую школу в Североморске, и мой начальник капитан третьего ранга Евгений Анатольевич Литвинович рекомендовал меня. Так я пошел на повышение. В двадцать два года стал помощником начальника политотдела.
Я переехал в Североморск, мне выделили служебное жилье рядом с частью, свой кабинет, ввели в круг обязанностей. Все это происходило естественно, как бы само собой, почти без моего участия. Мое умение хорошо ориентироваться в политических событиях, писать статьи и ясно излагать свои мысли, самостоятельность, ответственность и концентрация импонировали начальству. Я был на хорошем счету и вовремя получил очередное звание – старшего лейтенанта.
Я почувствовал себя более свободным и независимым. Независимым настолько, что осмелился дважды выступить с критикой коммунистической идеологии – один раз на гражданской комсомольской конференции г. Североморска, другой – на общефлотской комсомольской конференции Северного Флота. В присутствии адмирала – члена военного совета, начальника политуправления Северного Флота, я заявил, что у коммунистической идеи в том виде, в каком она сейчас подается, нет перспектив, и идеологию коммунизма надо реформировать на основе идей духовности. В качестве образцов духовности я упомянул философию и практику йоги, веданты и буддизма.
Многие были в растерянности от моего выступления. Никто не ожидал этого.
Я вовсе не был против самой партии, я был за реформу ее идеологии. Идеология нуждалась в новых идеях, людях, формах работы, и я хотел насытить их духовным подходом, потому что хорошо видел, что если эту реформу не осуществить, то это сделает сама жизнь. Время показало, что я был прав.
В те времена говорить с большой трибуны такие вещи молодому лейтенанту, пришедшему служить на флот только после училища, было неслыханной дерзостью, и я хорошо понимал, чем это могло закончиться. Я совсем не был наивен. Хоть на дворе и шла вовсю перестройка, еще никто не догадывался, к чему она приведет. КПСС обладала реальной властью и всемогуществом, и сказать такое в то время было равноценно тому, чтобы поставить крест на своей карьере. Но именно этого я и хотел.
Я думал, может, меня уволят побыстрее, и я, наконец, смогу открыто жить как санньяси, в соответствии с тем, что говорил Гуру.
Мое выступление произвело эффект разорвавшейся бомбы. В то время никто из политработников не смел критиковать КПСС с высоких трибун, шептались – да, но вот чтобы так… В газетах, таких как «Комсомолец Заполярья», «Североморская правда» вышло несколько «разгромных статей», посвященных моему выступлению. Однокурсники по училищу, выступая с трибун, «гневно клеймили» мое выступление на этой конференции. Мой одноклассник Игорь Иванович, подойдя ко мне в перерыве, сказал, что не ожидал от меня такого. Он морально поддержал меня, но спросил:
– Зачем тебе это нужно – идти против течения? Ведь это огромный риск! Есть все шансы быть уволенным, исключенным из партии. Зачем из-за большой политики губить свою карьеру в самом начале?
Мне трудно было объяснить ему, чего я добивался. Я ничего не боялся, во-первых, Гуру еще четыре года назад предсказал, что скоро исчезнет и КПСС, и СССР. Я верил и чувствовал, что это произойдет очень скоро, во-вторых, и сам хотел, чтобы меня побыстрее уволили. В-третьих, для меня это была игра, иллюзия, которой я откровенно наслаждался и развлекался. Я играл, но военно-партийно-комсомольский мир вокруг меня принимал это всерьез, бурлил, обсуждал мои идеологические позиции и «ошибки». Ведь я был садху, ищущим суть вещей. Какое мне было дело до карьеры и политики? Но так складывалась моя карма, что приходилось играть во все это.
Многие ожидали, что меня накажут. Мой начальник и сослуживец из политотдела Виктор Кучин сказал, что я вышел на трибуну и своим выступлением отобрал погоны капитана первого ранга у своего начальника, нач. политотдела капитана второго ранга Маршикова.
Но, к удивлению всех, произошло все наоборот. Я был вызван на ковер к адмиралу зам. начальника политуправления СФ, и честно изложил ему свои взгляды. Моя искренность, политическая грамотность его удивили. Мы долго беседовали о кризисе старой идеологии, необходимости новых идеалов, смысле жизни и службе. Он, вместо того, чтобы упрекать меня, начал оправдываться передо мной. Я увидел искреннего, усталого человека, который понимает меня, но в силу своего положения стремится хоть как-то поддержать баланс.
Мне после этой конференции предложили… повышение, самостоятельную должность на сторожевом корабле. Я отказался.
На этом мой «бунт» не закончился. Я продолжал гнуть свою линию. На очередном собрании в части, где было голосование за старую идеологическую платформу КПСС и новую «демократическую», которую, кстати, начальство считало оппозиционной и диссидентской, я выступил с поддержкой демократической платформы. Меня неожиданно тихо поддержали другие, старшие офицеры, хотя они и побаивались за свою судьбу.
Друзья стали называть меня диссидентом, но это никак не отразилось на моей жизни.
Было такое впечатление, будто меня оберегает невидимая сила. Все, что бы я ни делал, оказывалось, в конце концов, правильным, сбывалось и подтверждало мою правоту.
Я уверен, это действовала моя внутренняя сила садху и благословение Гуру Брахмананды.
В то время я каждый день думал о нем, все больше и больше убеждаясь в пророческой силе его слов. Все, что он сказал мне в 1987 году, медленно, но верно сбывалось.
В одночасье в 1991 году развалился Советский Союз, ушли в «самостийность» союзные республики, лопнула коммунистическая идеология. КПСС развалилась, комсомол тоже.
КПСС, вместо ведущей и направляющей силы, стала изгоем. Бывшие коммунисты выбрасывали партбилеты. Партучет был закрыт уже полгода. Все, казалось, пребывали в растерянности, не зная как им жить дальше.
Я хоть и ходил на службу, но все больше отдалялся от социума, занимаясь своей практикой. Моя жизнь складывалась вполне удачно. Все вокруг, казалось, только и были озабочены своим выживанием, должностями и политикой. Меня не замечали на службе, всем было не до того. Вооруженные силы, как и вся страна, погрузились в кризис, их авторитет изо дня в день падал, дисциплина слабела, молодые офицеры сотнями увольнялись, не дожидаясь положенных по закону сроков. Никто толком не хотел служить, все мечтали стать коммерсантами, открыть свой бизнес.
Казалось, вся страна переворачивается вверх тормашками.
Политодел был расформирован, должность помощника по комсомолу, пропагандиста, секретаря партбюро – упразднили, а офицеров временно вывели за штат. Я также служил, пребывая за штатом некоторое время. Зарплату задерживали на три-четыре месяца.
Продукты исчезали из магазинов, и распределялись по талонам. Офицеры говорили, что им надо кормить семьи, и открыто занимались бизнесом в рабочее время, заключая по телефону коммерческие сделки, считая службу чем-то ненужным и бессмысленным. Дух нигилизма, сарказма по отношению к государству, службе, начальству, своей истории распространился среди многих моих сослуживцев. Помню, тогда среди офицеров еще ходила саркастическая поговорка: «Они думают, что они нам платят, ну пусть думают, что мы им служим».
Многие мои знакомые уже одной ногой чувствовали себя на гражданке, вели свой серьезный бизнес – открывали магазины, коммерческие точки. Складывалось такое впечатление, что все хотели быть деловыми людьми, торговать, заключать сделки.
Для меня же это было золотым временем, ведь я мог целиком, днями напролет предаваться духовным практикам! Я не был нужен никому, мне никто не мешал, я тихо вел свою практику, медитируя, где только мог, и приходил на службу только для того, чтобы отметиться. А иногда и вовсе не приходил. Никто не замечал этого, все были заняты своими делами.
Страна, ее идеология, шла то ли вразнос, то ли под откос, вместе с ее вооруженными силами и социальными институтами. Каждый думал о своем будущем, разве было кому-то дело до странного диссидентствующего молодого офицера-мистика, который увольняется, но все никак не уволится?
Такое «переходное состояние» длилось около двух лет, с 1990 по 1992 год, пока я, наконец, не уволился. Некоторое время я находился за штатом и был без должности, офицером по поручениям. Иногда приходил на свое место, закрывал кабинет, ложился прямо на стол в шавасану и медитировал лежа по три-пять часов. Или просто сидел на стуле, погружаясь в самадхи. Затем уходил домой.
Меня не особенно волновали события, происходящие в стране, и то, что будет с моей партийно-политической должностью. Я был целиком поглощен медитацией, йогой сновидений, кундалини-йогой. Моя ясность, осознанность, энергия возрастали день ото дня. Я дослуживал свою офицерскую службу и уверенно продвигался в своей медитации.
Обычно в выходные дни я медитировал в неподвижной позе часов по десять-пятнадцать, а в дни, когда я был на службе – всего по восемь часов.
Несколько лет я посвятил практике тонкого тела. Его я научился выделять еще давно, в детстве, когда мы переехали в новую квартиру – место силы в Севастополе. Но здесь на Севере эти опыты набрали силу и стали моей второй жизнью. Иногда я даже умудрялся входить в самадхи прямо на дежурстве, будучи помощником дежурного по части.
Заступают на дежурство на сутки. Когда приходит ночь, дежурный, старший из офицеров, спит до пяти, а помощник дежурит до пяти утра. Затем он идет отдыхать с пяти до часу дня. Такой режим бессонной ночи для меня оказался весьма успешным. Я заходил в комнату дежурного, снимал кобуру с пистолетом ПМ, ложился на топчан и выходил из тела. Мое тонкое тело бродило некоторое время по рубке дежурного, а затем отправлялось в другие миры. Иногда я целыми часами жил в других мирах, путешествовал, встречался с духами, а когда приходилось возвращаться обратно, то наш реальный мир казался мне таким же иллюзорным, как и те, которые я посещал.
Однажды кто-то из сослуживцев, знающих о моих занятиях йогой, спросил меня о том, как мне удается совмещать занятия и службу. Я просто рассмеялся, сказав, что для меня уже давно и этот мир, и другие – одна сплошная иллюзия, сон. И я не вижу проблем играть в этом или другом сне. Не знаю, понял ли он меня тогда.
Тем временем меня перевели на время к новому месту службы – во флотский экипаж.
Там я около полугода, кроме дежурств по части, занимался в основном медитацией в своем кабинете и изучением Адвайта Веданты по текстам Шри Шанкары и буддийских сутр. Затем меня снова перевели в военно-морскую школу в первую роту на должность зам. по воспитательной работе.
Начинался 1992 год. Я, будучи в чине старшего лейтенанта, отказался от получения очередного звания. Истекал пятилетний срок моей службы, и я подал рапорт об увольнении.
Прошло еще примерно полгода с момента подачи рапорта. Я, наконец, со всеми рассчитался, получил последние деньги, сдал подписной лист, оформил гражданские документы и стал свободен!
Как же долго я этого ждал! Долгих-долгих пять лет! А если учесть срок службы в училище, то и все девять! Это все из-за моей привычки доводить любое дело до конца, выполнять обещания, терпеть, смиряться, действовать «правильно», чтобы не напрягать других. Так думал я, поругивая себя за излишнее терпение. Гибкость, смирение, непривязанность к себе, терпение, умение медитировать всегда и везде, при любых обстоятельствах, исполнять обещания, хранить в тайне свою жизнь, хорошо играть любую роль в обществе – вот те бесценные уроки, которые я получил за это время, и которых мне не хватало.
Многие офицеры младше меня на два-три года увольнялись по желанию, со скандалами, не дожидаясь положенного срока, но я честно его дождался. Однако это время я не потерял даром, отдалился от всех друзей и знакомых, распродал мебель, сделал из квартиры ритритное место для йоги, установил алтарь и с головой ушел в садхану.
Я глубоко овладел техниками лайя, хатха, раджа, кундалини-йоги, подготовил базу для будущего ритрита, поменял квартиру на более тихий район за чертой города и провел неплохой подготовительный двухмесячный ритрит. Я стал жить жизнью одинокого садху, как и предсказывал Гуру.
Для меня наступила золотая пора. Я отдал миру все долги и стал, наконец, жить так, как мечтал всю жизнь – в молчании, уединении, отшельничестве и медитации.
(продолжение следует)
Источник: http://www.advayta.org/1501#160
Конфиденциальность гарантирована