КОНСТРУИРУЕМ БУДУЩЕЕ (СЕНТЯБРЬ’15)

Конструируем будущее.

Технологии форсайта: от предсказаний —к конструированию будущего.

Автор: Е.Г. Гребенщикова. 

В обсуждении комплекса вопросов, связанных с социальными, философскими, этическими, политическими импликациями научно-технического развития, явным образом просматривается прогностический вектор, в котором ожидания переплетаются с опасениями, а риски оказываются оборотной стороной той конструкции общества, которую уже принято называть «общество знаний». При этом попытки «заглянуть в будущее» (foresight) тесно связываются с двумя перспективными линиями, первая из которых фокусируется главным образом на проблемах технологических инноваций, а вторая — на антропологических измерениях технологического развития, преимущественно в ракурсе возможностей расширения/улучшения функциональности и природы человека.

Востребованный интерес к новым формам прогнозов возник в середине прошлого века, когда мегамашина двадцатого столетия начала набирать новые обороты, а ее динамика еще не предвещала рубежей технократии. Актуализация комплексных форм прогнозирования будущего отразила одну из проекций сложной проблемы, связанной с необходимостью инсталляции чисто технических задач в контекст задач нетехнического типа. При этом наиболее адекватный инструментарий и методологию решения последних представили «фабрики мысли» — организации аналитиков и экспертов высокого уровня. По мнению П. Диксона, визитная карточка корпорации RAND — первой и, вероятно, наиболее известной «фабрики», — умение предсказывать будущее. Именно в ее стенах был разработан Дельфи — первый метод форсайта, нацеленный на комплексное изучение ключевых направлений научного прогресса, вероятности и возможностей предотвращения войны, проблем роста народонаселения, автоматизации, развития в области исследования космоса и будущих систем вооружения.

Особое внимание к технологическим горизонтам, соотносимое с утвердившейся примерно в то же время «материальной» трактовкой инноваций, отражает одну из отличительных особенностей форсайта, который рассматривается в настоящее время как эффективный способ оценки, прежде всего, экономических, инновационных стратегий и в то же время как релевантный инструмент проведения политики в научно-технической сфере. Именно в этом ключе Б. Мартин определяет форсайт как систематическую попытку «заглянуть в отдаленное будущее науки, технологии, экономики и общества с целью определения областей стратегических исследований и технологий, которые, вероятно, могут принести наибольшие экономические и социальные выгоды». Расширившийся к настоящему времени потенциал его методов во многом сохраняет ориентацию на сферу науки и технологий (S&T), примером чему является созданный для разработки дорожных карт развития и использования нанотехнологий Форсайт-институт.

Однако связь форсайта с современным «мифом машины» на самом деле значительно глубже, чем простая апелляция к инструментальным возможностям управления технологическим развитием. Мегамашина конца XX — начала XXI века, связав телекоммуникационной сетью глобальное пространство, превратила его, по выражению М. Маклюэна, в «глобальную деревню». Новационные средства коммуникации способствовали конструированию новых образов восприятия будущего и, тем самым, расширению возможностей включения общественности в глобальную коммуникацию рисков. В этом ракурсе можно указать на еще одну специфическую черту — формирование коммуникативных площадок на основе «технологии мнений» — оргсхему, циклы которой инициируют активный обмен мнениями между экспертами высокого уровня, специалистами и стейкхолдерами. Результат интеракций становится производным от вклада всех заинтересованных сторон и их готовности пересматривать позиции и устанавливать конвенции. По сути, коммуникативные площадки форсайта соотносятся с «трансдисциплинарным поворотом» и усложняющимися отношениями между наукой, обществом и сферой технологий, что наиболее заметно в фиксируемом в последнее время отказе от узкого понимания технологического развития как автономного и линейного процесса. Второй момент, маркирующий трансдисциплинарный формат форсайта, связан с выходом когнитивного результата за границы «нормальной науки».

Ряд авторов выделяют следующие особенности форсайт-знания, релевантные «постнормальной науке». Во-первых, результаты проектов рассматриваются, как правило, не с точки зрения точности каких-то конкретных предсказаний, а, скорее, как зона выбора стратегических направлений развития.

Во-вторых, комплексный характер привлекаемых знаний отвечает нарастающей сложности проблем и необходимости принимать во внимание постоянно увеличивающееся число факторов и причинно-следственных связей. Третье — форсайт изначально формировался как способ эффективной контекстуализации задач, имеющих практическое значение, и, соответственно, требующий интеграции дисциплинарного и внедисциплинарного знания. В-четвертых, процесс производства знания имеет характер непрерывной интерпретации и уточнения базовых установок в зависимости от подключаемых когнитивных ресурсов. В-пятых, объединение познавательных возможностей теоретической сферы науки и практического знания повседневности подчеркивает его принципиально многопрофильный характер.

Нередко когнитивный потенциал форсайта определяется как «стратегическое знание», нацеленное на формирование актуальной повестки дня, выработку согласованных видений и перспектив решения проблем. И в силу вышеназванных характеристик акцентируется его принципиальная незавершенность, рефлексивность, ориентация на оценочные суждения и нормативные модели.

Экспликация когнитивных ресурсов форсайта в рамках концепции «постнормальной науки» выявляет еще один существенный момент — реконтекстуализацию экспертизы. Речь идет о расширении экспертного поля и дополнении дисциплинарных подходов знаниями дилетантов. К формированию подобных комбинированных форм оценки и анализа ситуации привело не только осознание уязвимости экспертных оценок и озабоченность общественности увеличением рисков, но и необходимость принимать ответственные решения в ситуациях со многими переменными. В этом ракурсе процессы социального распределения знания соотносятся с распределением ответственности, не отменяющей персональную ответственного каждого, кто принимает решения. Реализация указанного подхода просматривается, например, в популярных в Европе форсайт-проектах развития города: согласованные образы будущего становятся общим знаменателем обсуждения сценариев развития городской структуры и альтернативных стратегем отдельных групп граждан, определения приоритетных потребностей и ожиданий горожан. В результате определяются интересы социальных акторов и становится понятным, какие инициативы будут поддержаны, а какие — нет, в зависимости от того, насколько они согласуются с интересами общественности. С точки зрения М. Маклюэна, практика предвари-тельного обживания политических инициатив — индикатор нарастающей динамичности современной эпохи, «…скорость рождает практику сообщения о решениях еще до их принятия с целью проверить различные реакции, которые могут последовать, когда такие решения будут приняты. […] по мере увеличения скорости информации политика все более отходит от представительства и делегирования полномочий избирателям к непосредственному вовлечению всего сообщества в центральные акты принятия решений».

В этом контексте интерес представляют феномены самоотрицающихся и самоосуществляющихся пророчеств, с которыми связан функциональный переход от предсказания к регуляции будущего. В свое время представитель чикагской школы американской социологической мысли У.А. Томас сформулировал теорему: «Если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны в своих последствиях». Для Р. Мертона эта единственная в социологии теорема стала основанием рассмотрения самоосуществляемых прогнозов. Становясь новым и динамичным фактором, они меняют условия, при которых предсказания первоначально были верными.

В первую очередь речь идет о сфере социального. «Так, мы знаем, что метеорологическое предсказание о непрерывном дожде не виновно в наступлении засухи. Но направленные на перспективу предсказания правительственных экономистов о перепроизводстве пшеницы, вероятно, могут заставить индивидуального производителя пшеницы как сократить их планируемую продукцию, так и считать неполноценным данное предсказание». Вместе с тем, с позиции американского социолога область технологических феноменов попадает в контексты влияния самоосуществляемых предсказаний. Достаточно вспомнить, что достижения науки во второй половине прошлого века сыграли ключевую роль как в утверждении прогрессистских установок, когда решение многих проблем, в том числе экологических и энергетических, связывалось с ее дальнейшим развитием, так и в появлении многочисленных прогнозов («футурологический бум»), даже сейчас граничащих с научной фантастикой, как то: разработка лекарств, «повышающих умственный уровень», к 1983 году, или же установление «двусторонней связи с внеземными цивилизациями» к 2000 году. С другой стороны, ожидание быстрой победы над онкологическими заболеваниями стало пророчеством с обратным знаком, поскольку привело к перераспределению ресурсов здравоохранения на другие проблемы и не подтвердило прежние надежды.

Еще одна черта, специфицирующая теорию и практику форсайта, —ориентация на альтернативные сценарии, выступающая программной установкой Института будущего. В наиболее общем виде она раскрывается тремя следующими постулатами.

Будущее не предопределено. Как утверждают авторы копенгагенской интерпретации квантовой механики, физическая вселенная существует не в детерминистической форме, а, скорее, как набор вероятностей, или возможностей. Исходя из этого, образы будущего, вытекающие из множества физических процессов, принципиально многоальтернативны и не могут быть предопределены.

Будущее не предсказуемо. Невозможно учесть все возможные изменения сложной системы, поскольку проблематично собрать всю необходимую для этого информацию. Любая ошибка автоматически приведет к искажению данных и модели реальности.

Таким образом, каждый элемент системы указывает на возможность возникновения альтернативных аттракторов ее развития и необходимости выбора из них.

Будущие результаты могут зависеть от нашего выбора в настоящее время. Принимая во внимание предыдущее положение, можно сделать вывод о том, что потенциально любые действия, как и бездействие, могут оказывать влияние на будущие события. Последний тезис нередко рассматривается в плоскости нравственных координат. Речь идет о разумном и ответственном выборе в ситуации, когда наиболее существенным параметром современности становится стремительное изменение жизни. «Скорость — наша сущность, мы с каждым днем стремимся скорее бежать, и сейчас наше сознание вышло уже из познания. В силу чего мы становимся чуткими к восприятию нового построения, выражающего силу динамизма. Каждая машина есть явление познания скорости, и всякое выявление чем бы то ни было новой скорости неуклонно ведет к изобретению реального знака, следовательно, футуризм и кубизм являются великими опытами естественного природоразвития, через которые рождается будущее и современный наш мир. Когда наше сознание постигнет величину скорости движения, постольку оно явит новые формы».

Искусство перемен должно сочетать понимание ситуации с выявлением жизнеспособных вариантов, выбор же наиболее предпочтительного из них во многом зависит от способности мыслить стратегически. В этом контексте запрос на стратегическое мышление может быть эксплицирован и как необходимый элемент любого проекта, направленный на эффективную институционализацию достижений, и как самостоятельный методологический инструмент — стратегический форсайт, нацеленный на работу с комплексными проблемами. В комплексном видении оперативного простора альтернативные варианты раскрываются не только в логике «что, если?», но и в качестве основы проектирования потенциально перспективных, но пока слабо освоенных направлений научно-технического развития. В результате формируются процедуры опережающего действия, в которых энергия преобразования будущего становится фактором управления настоящим.

Степень свободы выбора среди конкурирующих альтернатив определяет интервал возможностей строительства будущего. Именно строительство, а не предсказание или прогнозирование, согласно определению Института перспективных технологических исследований (IPTS), маркирует форсайт, что можно выделить как еще один его индикатор. В таком ракурсе строитель будущего опознается как своего рода агент перемен, потенции которого диктуются не столько диапазоном между желаемым и возможным, необходимым и допустимым, но и спектром интересов стейкхолдеров, причем нередко латентных или же неочевидных. А потому его выбор — по сути, вызов привычным паттернам поведения, устоявшейся прагматике бытия в ситуации перманентного усложнения систем, требующий не готовых рецептов, а планомерной и вдумчивой работы по колонизации будущего. В которой [работе] процесс может оказаться важнее результата, становясь ресурсом трансформации общества, поскольку интенции и действия людей формируют аттракторы, меняющие облик социального.

Учитывая значение ментальных установок и социокультурных императивов, становятся очевидными ограничения, определяющие форсайт как социальный конструкт и механизм социального конструирования. А именно: участники нередко оценивают вероятность будущих событий ad hoc, больше принимают во внимание опубликованные тенденции, а не неопубликованные, переоценивают низкую вероятность событий и нередко искажают репрезентативность событий в пользу желаемого варианта.

Демаркационная линия между профетическим потенциалом традиционных социокультурных практик и форсайтом может быть проведена и с учетом релевантности последнего процессам переформатирования управленческих решений и интенций на повышение культуры управления. Речь идет как о сфере научно-технического и стратегического планирования, так и о принятии решений на уровне отдельных участников, для которых форсайт становится инструментом управления будущим, и в этом качестве — площадкой принятия политических решений на основе совместного систематического видения перспектив и достигнутых договоренностей всех включенных в диалоговое пространство сторон.

Осознание роли прогностического вектора в формировании научно-технической политики и оценке ее экономических и социальных эффектов выступило решающим фактором утверждения технологического прогноза как способа стратегического целеполагания государственных структур, крупных организаций и фирм в 1950—1970-е годы. Однако методологическая ограниченность — привлечение узкого круга специалистов-экспертов и определение вектора развития только исходя из наличной ситуации — существенно сузила возможности технологических прогнозов. Форсайт стал фактически следующим этапом планирования государственной политики и впервые в таком качестве систематически был применен в Японии. Современный этап форсайт-исследований Б. Мартин и Дж. Ирвин связывают с 1989 годом, когда коммуникативные процессы стали активно интегрироваться в принятие управленческих решений, используя ресурс пяти «К» форсайта. Коммуникация заинтересованных лиц на единой площадке, концентрация на долгосрочной перспективе, координация — создание новых сетей и партнерских отношений между различными организациями, консенсус — общее видение будущего, заинтересованность (commitment) всех участников внести вклад в общую панораму будущего.

По мнению Э. Угхетто, возможности коммуникативных каналов форсайта наиболее очевидны в теоретических рамках модели «тройной спирали», где взаимодействие науки, бизнеса и управленческих структур продуцирует инновационную среду, а «коммуникация с будущим» (Н. Луман) выступает фактором усиления трансдисциплинарных связей «трех осей спирали» и формирования транспарентного пространства консенсус-процессов. Более того, коммуникативные стратегии, интегрируясь в процесс генерации идей и смыслов, становятся инструментом демократизации решений и формирования делиберативных дискурсов. Тем не менее, ряд вопросов остается открытым, поскольку соотносится со степенью участия в них политических структур — от активной инициативы правительства Великобритании до менее эффективных форм, реализованных в других странах.

Демифологизация габитуса машинизации — это, вероятно, наиболее важный симптом испуга цивилизации, осознавшей значение ключевой фразы «Метрополиса»: «посредником между головой и руками должно быть сердце». Метафорически представленные в научно-фантастической антиутопии последствия уплощения и упрощения людей до homo ex machina — придатков гигантских машин, обслуживающих небольшую привилегированную часть общества, безусловно, были отрефлексированы в политических и антропологических, нравственных и социокультурных интеллектуальных координатах.

Как известно, искусство «видит» дальше и «чувствует» лучше, но в эпоху, названную Ш. Зубофф «эрой умных машин», ситуация радикально меняется и усложняется: машина оказывается способной заменить человека в выполнении даже сложных операций, а ответы на будоражащие воображение проекты постчеловечества актуализируются «здесь и сейчас». Угрозы деперсонализации, трансформации и радикальной перестройки человека обозначили явный сдвиг антропологической проблематики к ресурсам познания будущего, обозначив критические точки, требующие незамедлительных инвестиций в человеческий капитал. К настоящему времени значительно увеличилось число форсайт-проектов, рассматривающих наиболее острые вопросы политики в области здравоохранения и образования, демографии и социального обеспечения. Второй тренд форсайта проявляется в программах радикальных преобразований человеческой природы, провоцирующих мысли о надвигающемся Большом антропологическом взрыве. В этом контексте наиболее востребованными оказываются практики гуманитарной экспертизы, где обсуждение ответственности за экзистенциальные риски становится точкой роста перспек-тив самого форсайта.

Стратегическая растерянность США в третьей четверти прошлого века катализировала интерес к исследованию и мониторингу будущего, активному целеполаганию с учетом опознаваемых горизонтов грядущих перемен. Фор-сайт-проекты в решении этих задач стали одним из активно используемых инструментов мироустройства, поиска желаемых целей в актуальной повестке дня. Современные кризисные явления, возможно, больше, чем прежде, взыскуют релевантных инструментов разрешения современных уравнений неопределенности, детерминируя, тем самым, будущее форсайта.

Не менее существенная предпосылка актуальности форсайта диктуется спецификой производства знания в «постнормальной науке». Ключевые характеристики последней — ориентация на прикладные задачи, коммерческие интересы и социальные факторы — требуют комплексных программ и широких коммуникативных каналов, где определение перспектив становится способом их формирования, а научно-техническая политика — результатом конвенций заинтересованных сторон. В этом смысле форсайт может быть понят как среда объединения социально распределенных, но не разобщенных в необходимости ответственно поступающих субъектов, предъявляющих разные запросы на знание о будущем.

Запросы политических структур на такого рода знание можно описать выражением О. Конта «Предвидеть, чтобы знать. Знать, чтобы действовать». При этом действие оказывается напрямую связанным с двумя другими переменными «триплекса инноватики» — бизнесом и обществом, становясь ресурсом управления, ориентированным одновременно на социальную приемлемость, прагматические контексты и экономические параметры.

Оформившийся в последние несколько десятилетий тренд неоантропологических поисков также диктует востребованность форсайта, примером чему являются проекты Общественного движения «Россия 2045». Общественное движение «Россия 2045», насчитывающее уже более 20 000 человек, громко заявило о себе организацией и проведением в Москве Международного конгресса «Глобальное будущее 2045». В нем приняли участие большое число зарубежных деятелей науки и культуры, обсуждались острые вопросы кризиса нашей цивилизации и пути его преодоления. Предлагаемые Движением «Россия 2045» проекты трансгуманистических преобразований заслуживают пристального внимания, так как сочетают в себе технонаучные и социальные вопросы, требуют комплексной гуманитарной экспертизы.