ЧЖУАН-ЦЗЫ (ЧЖУАН ЧЖОУ) (СЕНТЯБРЬ’ 20)

ЧЖУАН-ЦЗЫ (ЧЖУАН ЧЖОУ)
(ок. 369–286 до н. э.)


Zhuangzi
Китайский философ, последователь Лао-цзы, учение которого излагал в поэтической форме. По Чжуан-цзы, достичь дао можно только путем непосредственного переживания, а не теоретических и спекулятивных рассуждений. Идеал – “истинный человек”, то есть такой, который, следуя дао, деятелен и независим. Трактат “Чжуан-цзы” написан в форме притч, новелл и диалогов и направлен против учений Конфуция и Мо-цзы.

Имя Чжуан-цзы носит один из самых больших философских трактатов древнего Китая, лежащий у истоков даосской традиции. Нет оснований сомневаться, что Чжуан-цзы (его настоящее имя было Чжуан Чжоу) – реальное историческое лицо. Но сведения об этом человеке крайне скудны и содержатся в источниках, не слишком заслуживающих доверия как мемуарные свидетельства. Краткую и единственную в древнекитайской литературе биографическую справку о Чжуан-цзы поместил в своих “Исторических записках” знаменитый историк древнего Китая Сыма Цянь. По его сведениям, Чжуан-цзы жил во второй половине IV века до н. э. и умер в начале следующего столетия.

В то время, традиционно именуемое эпохой “Борющихся царств” (“Чжань-го”), на территории древнего Китая существовало несколько самостоятельных государств. Чжуан-цзы был родом из уезда Мэн во владении Сун, находившегося в южной части равнины Хуанхэ, почти в самом центре тогдашней китайской ойкумены.

Если верить Сыма Цяню, Чжуан-цзы в молодости был смотрителем плантаций лаковых деревьев, а потом, не желая более сковывать себя государевой службой, ушел в отставку и начал вести жизнь “свободного философа”. Чжуан-цзы и его единомышленники подчеркивали тяготы и опасности служебной карьеры, перед которыми блекнут все награды и почести. Они, конечно, знали, что взлет честолюбивых ученых слишком часто заканчивался их казнью или нанесением им увечий в качестве наказания. Но главное, жажда власти, политическая деятельность отравляют и губят душу. Литературный дар и неистощимая фантазия Чжуан-цзы воплотились в сатирических образах, разоблачающих пороки государственных и ученых мужей тщеславие, интриганство, невежество, мелочность, бездушие, стяжательство, лицемерие.

Чего стоит одно сравнение именитого сановника с вошью в свиной щетине, которая живет припеваючи покуда щетину не опалит огонь! А войны между царствами с подлинно свифтовским сарказмом уподобляются баталиям между государствами лилипутов, размещающимися на рожках одной улитки. “На левом рожке улитки находится царство рода Жуя. На правом рожке – царство рода Мань. Однажды взялись они воевать друг с другом за землю. Людей положили несколько десятков тысяч, за убежавшими охотились десять дней и еще пять, а уж после того разошлись по домам.

“Увязнуть в трясине людской суеты, даже если эта суета прикрывается высокими словами, само по себе достойно презрения. Но приговор Чжуан-цзы еще более строг тот, кто живет, подобно записным моралистам, с мыслью о своем “добром имени”, кто посвящает себя служению абстрактным идеям, теряя чувство реального, тот превращается в заживо погребенного. Могущественных царедворцев философ сравнивает то с мертвой черепахой, хранимой, как реликвия, в золотой шкатулке, то с нарядно украшенным жертвенным быком, то с птицей, которую вкусно кормят, но держат в неволе.

Жизненная независимость – величайшее достояние человека, считал даосский мыслитель. Однажды Чжуан-цзы ловил рыбу в реке Пу. Чуский правитель направил к нему двух сановников с посланием, в котором говорилось: “Хочу возложить на Вас бремя государственных дел”. Чжуан-цзы, не отложив удочки и даже не повернув головы, сказал: “Я слышал, что в Чу имеется священная черепаха, которая умерла три тысячи лет тому назад. Правители Чу хранят ее, завернув в покровы и спрятав в ларец, в храме предков. Что предпочла бы эта черепаха быть мертвой, но чтобы почитались оставшиеся после нее кости, или быть живой и волочить хвост по грязи?”. Оба сановника ответили “Предпочла бы быть живой и волочить хвост по грязи”. Тогда Чжуан-цзы сказал “Уходите! Я тоже предпочитаю волочить хвост по грязи”.

Чжуан-цзы, был, вероятно, выходцем из обедневших аристократов, что само по себе делало его положение весьма двусмысленным. Кроме того, он жил в маленьком царстве, окруженном могучими соседями и до такой степени открытом нашествиям извне, что оно заслужило у его современников прозвище – “место, где сходятся в битве четыре стороны света”. Добавим к этому, что Чжуан-цзы довелось быть свидетелем агонии родного царства, когда жестокость знати там достигла редких даже для той смутной эпохи размеров. И еще одно немаловажное обстоятельство: царство Сун было основано потомками покоренной чжоусцами иньской знати, и его жители сохраняли некоторые традиции иньской культуры.

Сейчас очень трудно определить, в чем именно заключалось своеобразие обычаев и нравов сунцев, но оно было достаточным для того, чтобы сделать их объектами насмешек их соседей и героями множества ходячих анекдотов. Даже среди ученых мужей своего времени Чжуан-цзы выделялся “широтой познаний”. Вот, собственно, и все, что мы знаем о Чжуан-цзы со слов историка Сыма Цяня. К этому можно добавить, что древние летописи действительно упоминают о существовании в царстве Сун знатного рода Чжуан, который еще на рубеже VII–VI веков до н. э. был разгромлен, после того как его вожди приняли участие в неудачной попытке дворцового переворота, и с тех пор навсегда сошел с политической сцены. По обычаям той эпохи философ должен был считаться отпрыском поверженного рода.

Все прочие известия о даосском философе (в том числе и приводимые Сыма Цянем) относятся уже к его литературному образу, каким он складывается из текста трактата, приписываемого ему, Чжуан-цзы неизменно предстает простым, скромным, лишенным тщеславия человеком. Он живет в бедности и даже “плетет сандалии”, но не чувствует себя стесненным. Он беседует с учениками-друзьями, а то и с черепом, лежащим в придорожной канаве, рыбачит, смеется, рассказывает о своих снах, любуется рыбами, резвящимися в воде, – короче говоря, живет бесхитростно и не претендует на звание мэтра.

Ни тени высокомерия, ученого чванства, холода души Чжуан-цзы живет в свое удовольствие и утверждает, что мир его радует. Он весел даже тогда, когда хоронит жену и умирает сам. Его ироническая и все же неподдельно дружеская улыбка никогда не позволит превратить лик древнего даоса в маску безучастного и бездушного “восточного мудреца”.

Мы ничего не знаем ни о среде, в которой Чжуан-цзы вырос и жил, ни о его учителях и учениках. Обо всем этом ничего не знал уже Сыма Цянь, живший спустя два века после Чжуан-цзы. По трудам самого Чжуан-цзы нелегко определить культурные параллели его философии. К примеру, Чжуан-цзы любит обращаться к музыкальной метафоре, но (в отличие от Конфуция и других древних авторов) ничего не говорит о том, какая музыка ему по душе. Речи его являют собой такое смешение жанров и стилей, что можно лишь недоумевать, какая литературная традиция могла бы вместить в себя столь многоликого писателя. Чжуан-цзы не единожды заговаривает о своей идеальной стране, но нам остается лишь гадать, какой тип общества он имеет в виду. Еще чаще он говорит о своем идеале “настоящего человека”, но все так же туманно. Что можно сказать, например, по поводу такого портрета?

“Настоящие люди древности не знали, что такое радоваться жизни и отворачиваться от смерти, не гордились появлением на свет и не противились уходу из мира. Отрешенно они приходили, отрешенные уходили, не доискиваясь до начала, не устремляясь мыслью к концу, радуясь тому что даровано им, и самозабвенно возвращаясь к своему естеству. Разум таких людей погружен в забытье облик бесстрастен, чело величественно. Прохладные, как осень, и теплые, как весна, они следовали в своих чувствах течению времен года. Они пребывали в безграничной гармонии с миром, и неведомо, где положен им предел.”

(продолжение следует)

Источник: http://nitshe.ru/biography-zhizn-idei-filosofiya-13.html

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


*